§3. Марийцы в системе русско-казанских отношений в 1521-1546 гг.

Весной 1521 г. в результате антимосковского восстания в Казани воцарилась крымская династия Гиреев. Новый хан Сахиб-Гирей сразу же начал организовывать вторжения на восточные окраины России. Время для военных походов было выбрано довольно удачно, поскольку Россия в это время воевала с Литвой, и ее войска в основном были сосредоточены на западных рубежах страны.

Тем не менее, решительные действия Сахиб-Гирея были восприняты большинством казанской знати как опаснейшая авантюра: Пафнутьевский летописец сообщает, что хан «на украину послал мордву и черемису без совета князеи казаньских». В течение весны и лета 1521 г. подверглись нападениям Унжа с ее окрестностями, селения вокруг Галича вплоть до реки Сухоны («до Ухоны»), нижегородские, муромские и мещерские места. Наименее удачными оказались походы в северо-западном направлении. 26 мая унжане «много с татары бишася, и много татар и черемисы побиша и плен вес отяша, и на костях сташа», а 4 июня под Унжею же «татар много побиша пищалма и пушками».

Агрессивная антирусская внешняя политика, культивируемая Сахиб-Гиреем, была чуждой для большинства казанской феодальной аристократии в силу прежде всего длительных мирных отношений с Русским государством накануне переворота 1521 г. Во второй половине лета 1521 г. Сахиб-Гирея свергли местные феодалы «того ради, что посылал на великого князя украину без их ведома». По предположению А.А.Зимина, вместо него был возведен на ханство угодный как Василию III, так и османскому правителю Сулейману I Великолепному Сеадет-Гирей, брат Сахиб-Гирея; опальный царевич вместе с отрядом верных ему воинов присоединился к огромному войску крымского хана Мухаммед-Гирея под Коломной и принял участие в его опустошительном походе на Москву; возможно, при некоторой поддержке Мухаммед-Гирея и благодаря ореолу героя-победителя Сахиб-Гирей снова завладел казанским престолом, а Сеадет-Гирею пришлось удалиться в Крым и Турцию. Сахиб-Гирей вернулся с огромным русским полоном. Как сообщает С.Герберштейн, все пленники были проданы на невольничьем рынке в Астрахани с большой выгодой.

В результате войны 1521 г. Русское государство потерпело жестокое поражение. Одновременно резко возросло могущество Крымского ханства, начала осуществляться заветная мечта крымских правителей распространить свою власть на всю территорию бывшего Улуса Джучи. Династия Гиреев теперь воцарилась в Казани, планировалось покорение Астраханского ханства, а в перспективе – Ногайской Орды. На наш взгляд, в целом справедливы суждения С.Х.Алишева: «Крымские ханы возомнили себя главой всех мусульманских улусов, наследниками «тяхет иле» – Золотой Орды. Что касается того, что часть казанских феодалов... стремилась вернуться к золотоордынским порядкам по отношению к Руси, надо заметить, что это была та самая восточная партия пришлых феодалов из Крыма и ногаев, которые еще не забыли прошлые традиции кочевническо-грабительской жизни и кичились своим золотоордынским происхождением».

В 1522 г. русско-казанские отношения стали нормализовываться. Однако нападения татаро-марийских отрядов на русские селения не прекратились, однако эти набеги ограничивались лишь территорией между Галичем и Вяткой. Необходимо указать, что этот район, видимо, марийцы считали своим, именно здесь, скорее всего, находилось бывшее Ветлужское кугузство. Следовательно, походы марийцев в этом направлении нельзя рассматривать только как грабительские; вероятно, марийских воинов двигало и желание отвоевать принадлежавшие их предкам земли, охотничьи, бортные угодья и т.д. В свою очередь, казанское правительство вовсе не было заинтересовано в уменьшении буферной зоны на северо-западе и севере своей государственной территории. И все же зимой 1522/23 гг. начались русско-казанские мирные переговоры, в Казани вновь появились русские купцы.

Однако весной 1523 г. Сахиб-Гирей внезапно прервал переговоры и приказал перебить всех русских, находившихся в Казани на тот момент, включая и посла В.Ю.Поджегина. Принято считать, что эти радикальные действия были опосредованы походом крымского хана Мухаммед-Гирея вместе с ногайскими мурзами на Астрахань, где правил союзник России Хусейн. Но не исключено, что немалую роль в происшедшем сыграло и то, что Василий III, скорее всего, стал требовать от Сахиб-Гирея признания своей вассальной зависимости. Между тем русское правительство уже привыкло к тому времени видеть в Казанском ханстве зависимую страну. В 1523 г. Василий III твердо заявлял: «Мы сажаем на Казани царей из своих рук. А ныне князи казанские изменили и того царя (Сахиб-Гирея. – С.С.) в Казань взяли без нашего ведома».

Крымско-ногайские войска смогли захватить Астрахань, однако ногайские союзники Мухаммед-Гирея в дальнейшем стали опасаться усиления крымцев в Поволжье. Как следствие, ногайские мурзы убили крымского хана и его сына, завязалось сражение между бывшими союзниками, в котором одержали победу ногайцы, затем те вторглись в Крымский полуостров и опустошили его.

В этой обстановке, благоприятной для России, Василий III начал поход на Казань. 23 августа 1523 г. завершилось сосредоточение русских войск в Нижнем Новгороде, и остановившийся здесь великий князь приказал конным и судовым полкам, формально возглавленным московской марионеткой Шах-Али, «пленити казанские места». Основной удар пришелся по Горной стороне. Конная рать опустошила Сурско-Свияжское междуречье, вступила в сражение с казанским войском на Итяковом (Отяковом) поле и нанесла ему поражение; судовая рать, разорив селения по обоим берегам Волги, добралась до предместий Казани, но к осаде не приступила.

Дальнейшие действия русских войск выдают цель этого похода. Горная сторона, по всей видимости, должна была стать плацдармом для покорения остальной территории Казанского ханства. 1 сентября 1523 г., то есть сразу же после вторжения на Горную сторону началось возведение крепости в устье Суры, причем на правом берегу этой реки, на казанской земле. Строительством руководили князья В.В.Шуйский и М.Ю.Захарьин; с поставленной задачей они справились быстро: согласно Вологодско-Пермской летописи, «божьею помощию царское слово и дело исполнено вскоре».

Окрестное население «за государя всеа Русии к шерти привели». Принято считать, что это было первое, хотя и временное, присоединение горных марийцев, а также части чувашей и мордвы к России. Очевидно, оно носило насильственный характер. Согласно преданиям (русским и марийским), Василь-город был построен на месте марийского поселения Цепель; археологические открытия последних лет доказывают наличие в этом районе нескольких древнемарийских городищ и селищ.

В новой крепости, которую назвали в честь великого князя Василь-город, был оставлен крупный гарнизон во главе с воеводами А.И.Стригиным, В.Салтыковым и М.Бакеевым. Нижегородский летописец сообщает, что в городе была возведена церковь «во имя Пресвятыя Богородицы честнаго Покрова, да два придела: Архистратига Михаила и Николая Чудотворца». Название этого храма глубоко символично, ибо Богородица считалась покро­витель­ницей походов русских войск «на Болгары» еще со времен князя владимиро-суздальского Андрея Юрьевича Боголюбского (1157-1174).

Г.И.Перетяткович предположил, что в функции Василь-города входили следующие задачи: установление контроля над передвижением казанских войск в прилегающих районах, обеспечение безопасности русских купцов и курьеров при пересечении ими русско-казанской границы, поддержка колонизации Горной стороны, способствование эксплуатации русским населением местных природных (особенно рыбных) ресурсов. В некоторой мере с этим можно согласиться, однако далеко не бесспорно его утверждение, что основание Василь-города было продиктовано исключительно задачами оборонительного характера. Противоположную точку зрения еще до него высказал С.М.Соловьев, а впоследствии И.И.Смирнов, А.А.Зимин, Ю.А.Кизилов, А.Каппелер, К.Н.Сануков и др. Н.Н.Фирсов, М.К.Любавский, С.Х.Алишев пришли к выводу, что Василь-город мог в равной мере выполнять как оборонительные, так и наступательные функции. М.Г.Худяков, А.Г.Бахтин поддержали точку зрения Г.И.Перетятковича.

Неоднозначным было отношение к созданию русского форпоста на территории Казанского ханства и у современников. С.Герберштейн отметил, что «впоследствии эта крепость явилась источником многих бедствий». Очевидно, под «бедствиями» он имел в виду резкое обострение русско-казанских отношений. Представитель московской придворной оппозиции И.Н.Берсень-Беклемишев осуждал агрессивную восточную политику Василия III. В частности, он заявлял, что великий князь «поставил на их (казанской. – С.С.) стороне лукно (небольшую крепость. – С.С.), ино как ся с ними (казанцами. – С.С.) помирити?». Официальная позиция несколь­о двусмысленно выражена в инструкции русскому послу в Литве Г.Загрязскому: «... велел город поставити того для, чтоб ему (Василию III. – С.С.) ближе из того города с Казанью свое дело делати, людем бы его ближе ходити х Казани». Гораздо яснее выразился митрополит Даниил, который хвалил Василия III и полагал, что «тем-деи городом всю землю Казанскую возмет».

Таким образом, как сам характер действий русских войск на Горной стороне, так и их восприятие современниками показывают, что возведение Василь-города, впоследствии получившего название Васильсурск, было вызвано экспансионистскими устремлениями Русского государства в лице его правителей. Оборонительное значение этой крепости было невелико: наспех срубленное «лукно» не могло выдержать сколько-нибудь длительного острого приграничного противостояния; было необходимо расширить плацдарм, вести активное наступление, чтобы удержаться на этой отторгнутой от ханства территории.

Трудно не согласиться с мнением С.М.Соловьева и А.А.Зимина, что действия Василия III в 1523 г. в общих чертах повторил его сын Иван IV в 1551 г. (строительство Свияжска).

Верную оценку этого неординарного шага русского правительства, вызвавшего заметный политический резо­нанс, дал А.Каппелер: с одной стороны, его можно рассматривать как продолжение прежней традиции в рамках княжеской колонизации расширять границы государства путем строительства крепостей на чужой территории (например, так появились на земле поволжских финнов Муром, Галич, Кострома, Городец Радилов, Нижний Новго­род, Курмыш и др.), с другой стороны, были грубо нарушены неписаные законы «степной политики» (Steppenpolitik), то есть вопреки господствовавшим на территории распавшейся империи Чингизидов правилам Василий III приступил к непосредственному присоединению бывшего золотоордынского улуса.

Применявшаяся в рамках борьбы за золотоордынское наследство практика установления и сохранения протектората над Казанью давала сбои. Неудачная попытка навязания казанцам марионеточного правительства Шах-Али в совокупности с такими существенными факторами, как воцарение в Казани враждебной Русскому государству крымской династии Гиреев, нападаения казанских войск на русские земли, все более склоняла Москву решить проблему подчинения Казанского ханства путем окончательного его присоединения.

В критическое для себя время правительство Сахиб-Гирея вовсе не занимало выжидательную позицию. Уже 17 октября 1523 г., то есть почти сразу же после возведения Василь-города и похода русских войск было совершено нападение на Галич. В результате неудачного штурма, разграбив и предав огню посад, казанские войска отступили. В декабре 1523 г. Сахиб-Гирей обратился за помощью к Сеадет-Гирею, теперь уже крымскому хану; в письме к нему, в частности, он указал: «А не пришлешь ко мне пушек, и пищалей, и янычар, и мне противу московских воевод стояти не мочно». Однако и без того обескровленное ногайским нашествием Крымское государство, раздираемое к тому же феодальной междоусобицей, не было способно оказать братской помощи.

Весной 1524 г. Сахиб-Гирей попытался получить поддержку уже со стороны Сулеймана I Великолепного, объявив себя его вассалом. Абсолютное большинство специалистов по истории международных отношений в Восточной Европе в первой половине XVI в., в частности, Н.А.Смирнов, А.А.Зимин, А.Л.Хорошкевич, А.Б.Кузнецов, С.Х.Алишев, сошлось в твердом убеждении, что, по крайней мере, в 20-е годы XVI в. Порта стремилась поддерживать исключительно мирные взаимоотношения с Русским государством, поэтому объявление вассальной зависимости Казанского ханства от Турции было не более чем формальным актом, и никакой помощи, соответственно, от Османской империи не поступило и не могло поступить. Возможно, Сахиб-Гирей не хотел долго задерживаться в Казани и стремился «пробить себе путь к престолу Крымского ханства». Но не только в этом русле, по-видимому, следует понимать дальнейшие его действия. Скорее всего, он просто не был уверен в военно-политических возможностях Казанского ханства, лишенного всех шансов получить ощутимую поддержку со стороны потенциальных союзников.

Когда Сахиб-Гирей узнал о подготовке нового, более грандиозного похода русских войск на Казань (начался в мае 1524 г.), он, по словам летописей, «страхом и боязнию обдержим, и с великим срамом побеже из Казани». В Крыму, обвинив в трусости, его заключили в тюрьму. В Казани ханом был провозглашен племянник Сахиб-Гирея (сын его брата Фатыха) 13-летний Сафа-Гирей. Часть промосковски настроенных казанских светских и духовных феодалов во главе с самим сеитом попыталась совершить государственный переворот, но заговор был раскрыт, а сеит, по свидетельству С.Герберштейна, был «схвачен и всенародно зарезан ножом». Большинство казанцев предпочло отстаивать независимость своей страны. Были призваны на помощь войска из дальних улусов, включая и марийцев, а также «из многих орд казаков понаимовали».

Более впечатляющими были приготовления русских войск. Согласно Никоновской летописи, это было «крепкое и грозное великое воиньство». По данным Казанского летописца, в походе участвовало 150 тысяч человек. С.Герберштейн указывает, что войско состояло из 180 тысяч человек и одних только судов было столько, «что река (Волга, в районе Нижнего Новгорода. – С.С.), пусть и широкая, повсюду казалась покрытой множеством кораблей». Скорее всего, приведенные цифры несколько завышены, но в целом они отражают серьезность намерений Василия III. По признанию А.А.Зимина, поход возглавил «цвет русского воинства»: князья И.Ф.Бельский и М.В.Горбатый (судовая рать), М.Ю.Захарьин (надзирал за «нарядом»), герой обороны Нижнего Новгорода в 1505 и Рязани в 1521 гг. И.В.Хабар-Симский (конная рать) и другие. Руководителем всего войска был номинально назначен Шах-Али; по-видимому, Василий III пока не отвергал полностью правил «степной политики», то есть не исключал возможность восстановления протектората. По мнению И.И.Смирнова, уже тогда «правительство Василия III рассчитывало нанести этим походом решающий удар Казанскому ханству». Вероятно, все зависело от результатов военной кампании. По крайней мере, накануне похода русские дипломаты так разъясняли литовскому правительству казанские планы Василия III: «... и вперед государь наш своего дела не хочет оставити, а хочет его делати, как ему милосердый Бог поможет».

Разные письменные источники дают противоречивые сведения о событиях, развернувшихся у стен Казани летом 1524 г., поэтому исследователями предложено множество несхожих версий в зависимости от того, который из источников выбран в качестве основного. Вслед за И.И.Смирновым и С.Х.Алишевым было бы правильнее описывать указанные события на основе сообщений С.Герберштейна, которому предоставили свидетельства «участники этой войны, люди, достойные доверия». Прочие источники, особенно русские летописи, в силу явной их тенденциозности, гораздо разумнее было бы использовать лишь частично. Особо можно выделить «Казанскую историю». Автор этого произведения, видимо, описал вполне реальные события, но под одной и той же датой (1524 г.), скорее всего, он соединил детали разных походов, произошедших в 1524-1526 гг.

Итак, 7 августа 1524 г. под Казанью появилась русская судовая рать, которая в течение 20 дней базировалась на «острове купцов» на Волге, поджидая прибытия конных полков. 28 августа конница была перевезена на левый берег. Началась осада Казани. До этого на Итяковом поле на реке Свияге произошло ожесточенное сражение между русской конной ратью и казанской, «и на том бою многих князей и мурз и татар и черемису и чувашу избиша, а иных князей и мурз многих поимаша». По версии Казанского летописца, сражение длилось три дня. По С.Герберштейну, были две отдельные битвы. Не исключено, что, действительно, бои шли три дня, но с перерывом в один день между двумя крупными битвами.

В ходе обороны столицы в лесу был разбит укрепленный лагерь, откуда совершали свои дерзкие вылазки «черемисские пехотинцы» (в основном, скорее всего, это были луговые марийцы). Кроме того, марийцы и чуваши перекрыли все дороги и «опустошили все окрестности», лишив русских возможности пополнить свои продовольственные запасы. Осада затягивалась, русское войско охватили голод и болезни. Василий III выслал в помощь осаждающим дополнительные силы – флотилию И.Палецкого, нагруженную продовольствием, и конный отряд из 500 всадников. Однако приставший к марийскому берегу флот ранним утром подвергся жестокому нападению «черемисов», в результате чего было захвачено 90 крупных судов, большинство экипажей погибло либо было взято в плен, а сам И.Палецкий «под покровом тумана почти нагишом добрался до войска». Не менее печальная участь постигла и конный отряд: марийско-чувашские партизанские группы перебили почти всех (уцелело только 9 человек), а «тяжело раненный начальник умер в руках врагов на третий день».

И все же производимый русскими интенсивный артиллерийский обстрел тоже поставил защитников Казани в сложное положение. Стороны заключили перемирие. Русские войска, возвращаясь назад, понесли ощутимые потери. Та часть флота, которая находилась под руководством И.Палецкого, снова попала в засаду марийцев и чу­вашей. «Потеряв шедшие с ними корабли, он едва ушел целый сам с немногочисленными людьми». Казанский летописец с горечью описывает ход отступления русской рати: «И много же войска с Казани идуще, з гладу на пути изомроша, овии же черною болезнию на Русь пришедша, долго болевше, помроша».

Само собой разумеется, что в ходе войны 1524 г. несравнимо более тяжелые потери понесло население Казанского ханства, особенно ее Горной стороны. Ситуация стала крайне критической в результате жестокого набега многотысячной ногайской конницы вскоре после ухода русской рати. Пафнутьевский летописец сообщает, что «князи Ногайские орды ... вконець ... доспели пусто» земли Казанского ханства. Скорее всего, нападение ногайцев было вызвано не только их стремлением разграбить селения серьезно ослабленного тяжелой войной соседнего государства, но и враждой между ногайскими мурзами и династией Гиреев. По справедливому замечанию А.А.Зимина, этот набег побудил правительство Сафа-Гирея на скорейшее примирение с Василием III. Учитывая тяжелые для ханства последствия русского и ногайского походов, правительство Василия III приняло решение об отправке судовой рати к Казани в 1525 г. Об итогах этого похода ничего не известно, о нем скупо сообщается лишь в разрядной записи. Вероятно, на страницы летописей известия об этом походе не попали именно потому, что посланные Василием III рати не решили поставленных перед ними задач даже в той мере, какой удалось осуществить русским войскам в 1524 г. Или же в 1525 г. преследовались цели незначительные, скажем, в плане военной демонстрации, чтобы Казань была более уступчивой в ходе переговоров.

Действительно, 15 ноября 1524 г. в Москву прибыло посольство во главе с Аппай-уланом и князем Бахтыкилдеем. О конкретных договоренностях в русских летописях ничего не сказано, но, скорее всего, Василию III пришлось принять ряд компромиссных, не во всем приемлемых для русской стороны условий. Во-первых, в летописях повторяется одна и та же симптоматичная формулировка: «И государь их пожаловал по их челобитью и по прошению». Во-вторых, пришлось признать легитимность воцарения Гиреев в Казани: Василий III «велел у них быти на Казани царю Сафакирею».

Кроме того, русское правительство принялось воздействовать на Казань экономическими методам борьбы. Было запрещено русским купцам торговать в Казани, и традиционная ярмарка, проводившаяся в этом городе, была переведена в Нижний Новгород. Помимо этого торги проводились и в Василь-городе. В результате этого мероприятия, во-первых, русским торговцам теперь можно было больше не опасаться дальнейших жестоких погромов, подобно тем, которые случились в Казани в 1505, 1521 и 1523 гг., во-вторых, волжская торговля была на некоторое время парализована, ибо казанские и многие другие восточные купцы, в свою очередь, тоже стали бойкотировать, поэтому в России возникла дороговизна и недостаток многих товаров, поставляемых из Казани, Астрахани, Персии, Армении, соответственно, немалых убытков понесла и Казань, в частности, появился дефицит соли, обычно привозимой из России, в-третьих, центр волжской торговли впоследствии все-таки переместился в Нижний Новгород, экономическое могущество Казани было подорвано.

Еще одной мерой воздействия на казанское правительство стала политика депортации приграничного марийского населения. Тем самым Москва пыталась форсировать интеграцию западных районов Казанского ханства, чтобы в перспективе постепенно поглотить это государственное образование. По сведениям С.Герберштейна, вывезенных марийцев стали расселять близ литовской границы, однако те «в конце концов рассеялись в разные стороны, многие из них убежали в Литву». В письме русского посла в Литовском государстве И.В.Лятцкго от 22 апреля 1527 г. сообщается, что марийцы, перешедшие литовскую границу, впоследствии спустились вниз по Днепру, где, как полагает А.Г.Бахтин, они влились в состав казачества, а некоторые, возможно, смогли вернуться на родину.

В 1526 г. к Казани вновь были посланы русские рати «в судех» и «полем». Об этом имеется разрядная запись, но русские летописи не содержат никаких упоминаний о боевых действиях между русскими и казанскими войсками в 1526 г. Вследствие этого практически все исследователи обошли своим вниманием поход 1526 г. Тем не менее, С.Герберштейн дает понять, что в том же 1526 г. состояние войны между Россией и Казанским ханством сохранялось: по его наблюдениям, в Москве велись безуспешные переговоры между казанскими послами и русским правительством и «не было никакой надежды на заключение в будущем мира между ними». Возможно, австрийский дипломат ничего не сообщил об этом походе потому, что он, покидая Россию, не успел узнать подробности.

Не исключено, что рассказ о походе 1526 г. содержится в следующей записи С.Герберштейна: «В это же время московит ходил и на Казанское царство как с судовою, так и с конною ратью, но вернулся оттуда безуспешно, потеряв очень много воинов. Хотя государь Василий был очень несчастлив в войне, его подданные всегда хвалят его, как будто он вел дело со всяческой удачей. И пусть домой иногда возвращались едва не половина воинов, однако московиты делают вид, будто в сражении не потеряно ни одного». Комментатор «Записок» А.Л.Хорошкевич, привязывая этот отрывок к предыдущему тексту и опираясь на предположения А.А.Зимина, определила, что речь здесь идет о походе 1520 г., когда «7 городов силы судовой» были отправлены под Казань, чтобы оказать помощь союзному тогда Мухаммед-Гирею в его войне против Астрахани. Однако сразу же бросаются в глаза существенные противоречия. Отправленные в 1520 г. войска, судя по разрядным записям, скорее всего, не дошли даже до Казани, а не только Астрахани, поскольку основная часть отправленных по Волге воевод осталась годовать в Нижнем Новгороде. К тому же казанским ханом в это время был Шах-Али, соответственно, вряд ли русские рати могли понести такие тяжелые потери; хотя в ханстве господствовали антимосковские и антирусские настроения, тем не менее, восстание разразилось только в следующем 1521 г. Но самое главное – в 1520 г. были отправлены лишь судовые рати. Что же касается войска князя Ивана Ушатого, двигавшегося якобы сухим путем (предположение А.А.Зимина), то тут тоже есть спорные моменты: во-первых, нигде нет указаний, что они шли «полем» либо «в судах», во-вторых, в одной из разрядных книг указано, что князья И.Ушатый, В.Чюлок, А.Ситцкий были отправлены под Казань не в 1520, а в 1519 г. Из всего этого можно сделать вывод, что С.Герберштейн вел речь не о походе 1520 г., а, по всей видимости, о войне 1526 г. Это видно и из контекста: создается некоторое впечатление, что рассказчик был очевидцем, но плохо осведомленным, в ходе своего повествования он приступает к описанию событий и явлений, ставя глаголы несовершенного вида в настоящее время. К тому же С.Герберштейн в своих «Записках» не придерживается строгой хронологической последовательности изложения событий.

Дополняет короткий рассказ австрийского дипломата Казанский летописец. Видимо, именно тогда, в 1526 г., марийцами и чувашами была устроена на Волге засада, описанная в данном источнике: «От нечаемыя нашия беды тоя рати в лодиях на Волге черемисы злыя казанския наших поби, весь яртоулный полк, убиша 5 000, передовой полк весь побиша 15 000, а от болшего полка 10 000 некоим ухищрением. В теснинах бо реки тоя, в местех островных, запрудиша великим древием и камением, и доспеша аки праги, и ту згрудившимся ладьям и друга от други окрушахуся. И к тому спереди и созади черемиса стужавше их стрелянием и убиванием, не пропущающе их. И подсецаху великое древие, дубие, осокорие, и держаху на ужищах и на ладьях пущаху с высоких гор и з брегов сюду же миновати, и погружатися от единаго древа ладям 5 и более с людми, и з запасом, и стенобитным нарядом. Много пушек великих и малых погрязе, много людей истопоша, и метахуся сами в воду от страха». Все трофеи затем присвоили себе участники нападения, а осадные приспособления, в том числе и огнестрельное вооружение, были отправлены в Казань. Узнав о страшном поражении судовой рати, конные полки, которые прибыли к Казани раньше, совершили карательный поход на Горную сторону. Из-за потери артиллерии осада была отменена, русским войскам пришлось отступать по опустошенной ими же территории, испытывая всяческие лишения и трудности. Примечательно, что процитированный выше рассказ Казанского летописца в общих чертах воспроизводится в горномарийских преданиях, причем указывается и место засады – это окрестности бывшего Мало-Сундырского городища (близ устья реки Малый Сундырь, на правом, обрывистом берегу Волги).

То, что выдержку из «Казанской истории», где говорится о засаде, нельзя отнести к 1524 г., следует из того факта, что педантично зафиксировавший все неудачи русских войск в этом году под Казанью С.Герберштейн не сообщает о разгроме русского авангарда, не указывает, что конница прибыла к Казани раньше судовой рати; в то же время он утверждает, что в ходе осады применялось огромное количество пушек. В свою очередь, для Казанского летописца, опиравшегося на устные повествования, хронология играет относительную и неважную роль: например, поход русских войск на Казань в 1506 г. он описывает под совер­шенно другой датой – 1508 г. Примечательно, что между 1524 и 1526 гг. разница тоже составляет два года. К тому же и разряд Казанского летописца (1524 г.) вполне совместим с офици­альным разрядом (1526 г.)

В 1527 г. переговоры возобновились, в Казань прибыл посол А.Ф.Пильемов. О ходе и содержании этих переговоров, к сожалению, летописи ничего не сообщают. Вероятно, казанское пра­вительство отказывалось принимать условия, выдвинутые Василием III. Видимо, поэтому, в целях устрашения, в 1529 г. «под Казань» было отправлено пять конных полков во главе с князем Иваном Борбашиным. Но в 1527-1530 гг. крупных вооруженных столкновений между русскими и казанцами, скорее всего, не было. Возможно, в это время восполнялись тяжелые потери, понесенные обеими сторонами в 1524-1526 гг., назревал новый виток острого противостояния; Москва не могла смириться с бесконечной чередой поражений на Востоке и абсолютной независимостью от нее некогда покорного Казанского ханства. Надо было теперь лишь выждать подходящий момент и любой повод для начала решительных действий.

Повод появился уже в конце 1529 г. Находившийся в Казани русский дипломат Андрей Пильемов был подвергнут оскорблениям и унижениям: хан Сафа-Гирей ему «нечесть и срамоту учинил велику».

К тому времени обе противоборствующие стороны подготови­лись к войне основательно. При этом, как вполне справедливо полагает А.А.Зимин, «на повестку дня снова встал вопрос об окончательном присоединении к России Казанского ханства». В пользу этого говорят следующие факты:

1). Как уже было показано выше, в течение 1523-1529 гг. Русское государство настойчиво стремилось, по меньшей мере, включить в свой состав хотя бы часть Казанского ханства (в первую очередь, Горную сторону).

2). В источниках нет никаких указаний на то, что в составе русского войска, отправленного к Казани в 1530 г., был Шах-Али либо другой претендент на казанский престол из числа ставленни­ков Василия III, а это хотя бы формально могло придать походу характер военной кампании за восстановление протектората.

3). Между тем к царскому титулу примеривался уже сам Васи­ий III, который, должно быть, понимал, что официально могли провозгласить его царем лишь в случае завоевания хотя бы одного из ханств, образовавшихся на месте распавшейся Золотоордынской империи. По терминологии западных исследователей, Василий III для этого должен был одержать победу в «борьбе за золотоордынское наследство». А.А.Зимин показал, что при сношениях со Священной Римской империей, Тевтонским орденом, Ливонией, Швецией, Данией, римским папой русские дипломаты уже называли Василия III царем; в свою очередь, за ним этот титул признавали правители Ливонии, крупные деятели православной церкви (как русской, так и византийской), жители Пскова, публицисты Иосиф Волоцкий, Филофей, Максим Грек и другие. С.Герберштейн указывал, что в Москве Василия III многие именовали «Белым царем». В 1962 г. М.Н.Тихомиров опубликовал весьма любопытную выдержку из Хронографа с летописными записями, где говорится, что Василий III «в полских грамотах и в летописных историях писати себе повеле... сице: божиею милостию царь и великий князь Василей Ивановичь...» Так, по словам А.А.Зимина, «новая титулатура, медленно внедряясь в действительность, сама содейс­твовала идеологическому утверждению русского самодержавия». Иначе говоря, в России утверждалось имперское сознание.

4). Поход 1530 г. состоялся не в ответ на многочисленные набеги, которых, собственно, и не было, судя по отсутствию каких-либо сведений о нападениях казанских войск на русские селения в 1524-1529 гг., а на то, что хан Сафа-Гирей всего-навсего «переменил мысли». Нападение на Казань было продиктовано, в первую очередь, не задачами государственной обороны, хотя и это, пожалуй, учитывалось русским правительством, а великодержавными, имперскими устремлениями высшего руководства Русского государства.

5). О серьезности намерений Василия III говорит масштаб­ность приготовлений русской рати к походу. К сожалению, нет данных об общей численности. Но из «Казанской истории» следует, что если в 1524(26) г. одних только крупных воевод было 12, то в 1530 г. – 30. В Софийской II и Постниковской летописях указано, что «наряду было в судех добре много». Вероятно, во всех отношениях этот поход был более грандиозным по своему размаху, нежели те, которые состоялись шесть и четыре года тому назад.

Однако и Казань сумела мобилизовать значительные силы и средства. Сафа-Гирей, по рассказу Казанского летописца, «посла во вся улусы казанския по князи и мурзы, веля им в Казань собратися изо отчин своих, приготовившимся сести в осаде, и сказуя многу, необычную силу рускую (выделено нами. – С.С.)». Вокруг казанского посада марийцы по приказу хана возвели стены из дерева, земли и камня, им же было поручено защищать эту новую крепость. Вместе с марийскими воинами посад должны были оборонять также прибывшие на помощь 30 000 (данные Казанского летописца) ногайских и астраханских татар. Ранее враждебных Казани ногайцев правительству Сафа-Гирея удалось привлечь на свою сторону, видимо, благодаря уверениям, что в случае успеха им посчастливится «обогатитися руским пленом и наимом царевым». Кроме того, между Казанским ханством и Ногайской Ордой был заключен матримониальный союз: мурза Ших-Мамай выдал одну из своих дочерей за Сафа-Гирея. Наконец, на Горной стороне приход русской конной рати поджидали отряды марийцев, чуваш и свияжских татар.

Судовые рати вновь, как и в 1524-1526 гг., возглавил князь И.Ф.Бельский, конные полки – князь М.Л.Глинский. Поход начался, по Продолжению Хронографа 1512 г. и Софийской II летописи, в апреле 1530 г., по разрядным книгам, в мае (вероятнее всего вторая дата, поскольку осада началась только в июле). На этот раз, судя по всему, русские судна добрались до Казани без заметных потерь, однако конница неоднократно попадала в засады, на реке Свияге произошло крупное сражение. Казанцам пришлось отступить, зато к ним в плен попал воевода И.М.Кляпиков; впоследствии он был казнен в Казани.

В начале июля обе рати соединились и 10 (по разрядным кни­гам 12-го) числа вступили в крупное сражение с объединенным казанско-ногайско-астраханским войском под стенами столицы. Согласно летописям, «бысть бой велик межу обоих, и божиею милостию великого князя царя побили». И все же сходу ворваться в город русским не удалось. Началась осада, в ходе которой стороны обменивались артиллерийским огнем, казанцы совершали вылазки и вступали в ожесточенные сражения с русскими воинами; ночью наступало затишье. В это время, по словам Казанского летописца, защитники осажденного города «ядяху и запивахуся до пияна, и спаху сном крепким, не блюдущеся руси, оставшеся токмо страж на вратех на острозе». В ночь на 15 июля уснула даже стража, этим воспользовались десять русских лазутчиков, которые незаметно подложили под стены казанского посада горючую и взрывоопасную смесь из пороха, серы и смолы и подожгли ее. За несколько секунд образовался значительный пролом, в который устремились русские полки во главе с воеводой И.Ф.Овчиной-Оболенским. Началась бойня, в ходе которой было уничтожено «аки скот» либо захвачено в плен большинство защитников посада – марийские и ногайские воины, местные мирные жители, включая детей и женщин. Кроме того, русским досталась вся находившаяся здесь артиллерия. Лишь горстке защитников удалось укрыться за главными городскими стенами, где пребывал и сам хан с отборными войсками. По сведениям Казанского летописца, 15 июля погибло «60 000 казанцев и нагаи» (очевидно, эти данные завышены); В.Н.Татищев, видимо, использовавший один из списков «Казанской истории», приводит другие, более реальные сведения – свыше 15 тысяч человек.

После этого серьезного поражения положение защитников Казани стало невыносимым. Русские поставили передвижную крепость (вежу или гуляй-город) и начали вести беспрерывный пушечно-пищальный обстрел, в то время как казанцы, лишившиеся десятков тысяч людей, основной части своей артиллерии, не могли оказать адекватного сопротивления. В этих условиях хан Сафа-Гирей вместе со своей трехтысячной гвардией и с оставшимися ногайско-астраханскими союзниками, воспользовавшись непогодой и, соответственно, ослаблением артиллерийского обстрела, смог пробиться сквозь кольцо осады и направился к Арскому городку. В погоню за беглецами ринулись русские конные полки во главе с героем взятия казанского посада И.Ф.Овчиной-Оболенским. Сафа-Гирею все же удалось спастись, добравшись до заволжских степей. Между тем в оставшейся без хана и союзников Казани началась паника, многие выбежали из города и спрятались в близлежащих лесах, в течение трех часов все крепостные ворота оставались незапертыми. Казань можно было брать чуть ли не голыми руками. Однако между главными русскими воеводами И.Ф.Бельским и М.Л.Глинским разгорелся местнический спор: каждый хотел вступить в город первым. Войска при этом бездействовали – с одной стороны, не поступил соответствующий приказ о штурме, с другой стороны, все, видимо, уже полагали, что им ничего уже не угрожает, а захват Казани неминуем.

Неожиданно из казавшейся уже поверженной Казани совершил дерзкую и стремительную вылазку 12-тысячный (данные Казанского летописца) отряд «черемисов». В результате этого нападе­ния марийцы, по «Казанской истории», захватили 80 городен (щитов) из гуляй-города и 7 пушек, по Вологодско-Пермской летописи, – весь гуляй-город, 70 затинных пищалей, множество ядер и бочек с порохом, а также убили «на той стравке» пятерых воевод, по Софийской II и Постниковской летописям, марийские воины затащили в город русский обоз и полуторные, семипядные, сороковые, затинные пищали, при этом в Постниковской летописи тоже говорится о гибели тех же пяти военачальников. Несмотря на эти расхождения в источниках, все же несомненно, что урон русским войскам был нанесен значительный, к тому же действия марийского отряда воодушевили остальных казанцев на продолжение сопротивления.

Русские возобновили обстрел из оставшихся осадных орудий, но шанс был упущен. 30 июля воеводы согласились пойти на перемирие с казанским правительством, которое в отсутствие Сафа-Гирея возглавил князь Булат из рода Ширинов. Получив «впредь на 3 лета выходы и оброки», то есть дань на 3 года вперед, и приведя к присяге «всех людеи казанских на всеи воли великого князя», то есть восстановив – по крайней мере, формально – протекторат, они дали своим войскам приказ снять осаду и возвращаться в Россию.

Поход 1530 г. произвел сильное впечатление на современников. В Новгородской II (Архивской) летописи указано, что «как и Казань стала, такова сечя не бывала». По-своему эмоционально воспринял результаты военной кампании Василий III. Когда он узнал о крахе своего казанского плана (напомним, что намечалось присоединение Казанского ханства к Русскому государству и официальное провозглашение русского великого князя царем) начались репрессии. Виновных воевод бросили в темницу; правда, вскоре все-таки они были освобождены и помилованы; И.Ф.Бельского (официально его обвинили во взяточничестве) Василий III хотел казнить, однако за того заступились митрополит Даниил и игумен Троицко-Сергиевского монастыря Порфирий, поэтому смерть была заменена заточением и конфискацией всего имущества опального князя; воевода сидел в темнице, «яко злодей держим», вплоть до самой смерти несостоявшегося царя. М.Л.Глинский избежал кары, поскольку он приходился дядей жены Василия III княгини Елены Глинской.

Марийцы ценой многих тысяч жизней в 1530 г., по существу, спасли Казань. Об их отношении к происшедшему можно только догадываться. Однако кое-что в этом плане проясняют предания луговых марийцев, несомненно, принявших непосредственное и активное участие в героической обороне Казани в 1530 г. Фольклорист А.М.Бердников в 30-40-е гг. XX в. записал несколько устных рассказов о захвате Казани Иваном Грозным, где фигурирует один и тот же сюжет, перекликающийся в наибольшей степени с событиями не 1552, а 1530 г.: в ходе обороны казанский царь (хан) якобы по поведению своей кошки догадался о подкопе под крепостную стену, взял с собой царицу, дочь, кошку, немного имущества, тайком сел в лодку и, плывя вниз по Волге, распевал песню (некоторые рассказчики воспроизводили ее, аккомпанируя себе игрой на скрипке):

Ой, Казанка, Казанка!

Казань город не видал,

Белый хлеб там не ашал,

С красной девкой не гулял.

Видно, что в этом рассказе отражены несколько ключевых моментов битвы за Казань в 1530 г.: подпаление крепостной стены, сопоставимое с минным подкопом, бегство хана в критический для защитников города момент (как известно, в 1552 г. казанский царь Ядыгар-Мухаммед не сбежал, а сдался в плен). Примечательно, что в продолжении Хронографа редакции 1512 г. сообщается, что «царь казанской Сафа-Гирей и с царицами (выделено нами. – С.С.) из города выбежал вон». Во всяком случае, приведенный фольклорный рассказ точно передает сквозь толщу веков отношение марийцев (оно, как видно, было негативное) к самому факту бегства хана.

Большинство населения Казанского ханства, включая и часть феодальной верхушки, тоже не питало симпатий к Сафа-Гирею и его приближенным, и руководство этой страны стремилось найти выход из кризисного положения установлением мирных отношений с Россией: почти 10-летний вооруженный конфликт с сильным соседним государством принес неисчислимые людские потери, экономическую разруху, усталость от бесконечных военных вторжений русских, а иногда и ногайских войск. Русское правительство, со своей стороны, стремилось использовать сложившуюся ситуацию для установления жесткого контроля над Казанью дипломатическим путем, поскольку военное противостояние все-таки, с одной стороны, не принесло ожидаемых результатов, а с другой стороны, истощило ресурсы и России.

Поздней осенью 1530 г. в Москву прибыло казанское посольство во главе с князьями Табаем, Тевекелем и бакши Ибрагимом. Оно от имени хана Сафа-Гирея (видимо, он вернулся в Казань почти сразу же после ухода русских) и «от всех людеи казанские земли» принесло московскому государю присягу на верность, обещало вернуть всех русских пленных и артиллерию, захваченную марийцами. Однако Сафа-Гирей не принял этих условий и выставил контртребования: передать всех казанских пленных и захваченные русскими казанские пушки и пищали, а также отпустить задержанных в Москве послов. Такое поведение казанского хана было вызвано слухами, что Василий III готовит новый поход на Казань; приход русских ожидался в мае 1531 г. Была даже попытка перехватить инициативу: в 1531 г. казанские войска совершили нападение на Унжу.

Казанские послы оповестили Василия III, что антирусские и антимосковские настроения в ханстве распространяют «крымцы да нагаи да тутошние лихие люди», что основная масса казанцев не поддерживает их, что вместо Сафа-Гирея многие хотят видеть на казанском престоле Шах-Али. Предлагался план переворота: казанские послы вместе с Шах-Али и освобожденными казанскими пленными останавливаются в Василь-городе, посылают грамоты в Казань, а также «к черемисе к горней и к луговои, к арским князем» с обещанием, что «их хочет государь жаловати и беречи своим жалованием, как было государево жалованье при Магмед-Амине царе», тем самым поднять население ханства против Сафа-Гирея и его окружения, подготовить почву для установления русского протектората. При этом послы утверждали, что, хотя они действуют на свой страх и риск, тем не менее, в Казани у них много единомышленников.

Русскому правительству импонировало предложение казанских послов, но было принято решение действовать по несколько иному, более осторожному плану. В октябре 1531 г. в Нижний Новгород было послано войско из пяти полков во главе с князем И.В.Шуйским, по всей видимости, для осуществления военного нажима на Казань. 10 декабря туда же был отпущен Шах-Али вместе с казанскими послами, а 20 декабря Василий III дал указание выс­лать в Казань и «ко всеи земле казанскои» грамоты, написанные рукою бакши Ибрагима. Как видно, отправным пунктом всех действий был Нижний Новгород, а не Василь-город.

Между тем казанцы, а также луговые и ветлужско-кокшайские марийцы зимой 1531/32 гг. предприняли крупномасштабное наступление на заволжские русские земли – на Солигалич, Чухлому, Унжу, волости Толошму, Тиксну, Сянжему, Товто, Городишную, на Ефимьев монастырь, поднялась сильная паника («замятня велика») в Вологде, Тотьме, Устюге. Усилиями воевод из Чухломы, Унжи и Галича казанские войска были оттеснены за пределы русских земель.

Конфликт накалился еще в большей степени весной 1532 г., когда Сафа-Гирей попытался убить всех русских послов в Казани. Но в это время к местным феодалам поступили грамоты, согласно которым Василий III гарантировал восстановление системы межгосударственных отношений, как «при Магмед-Амине царе», но с условием смещения с престола Сафа-Гирея. Казанская знать, заинтересованная в установлении мирных и добрососедских отношений с Россией в целях сохранения своей государственности, со­вершила переворот, изгнав Сафа-Гирея за пределы ханства и физически уничтожив его советников, прибывших из Кры­ма, Ногайской Орды, Сибирского ханства. Новое правительство возглавили сестра Мухаммед-Эмина царевна Ковгоршад (Горшедна, Гаухаршад) и князь Булат Ширин. От навязываемого Москвой Шах-Али казанцы отказались в пользу 15-летнего его брата Джан-Али (Еналея). Эта фигура в целом была приемлемой как для Василия III, поскольку Джан-Али находился на русской службе в качестве вассального касимовского царевича и был послушным его воле, так и для казанского правительства, надеявшегося, что малолетний и неопытный хан будет следовать советам местной знати. 29 июля 1532 г. Джан-Али был посажен на ханство.

С одной стороны, действительно, над Казанским ханством был установлен российский протекторат. При хане находились московские советники, в Казани располагался русский гарнизон, матримониальный союз между Казанью и Ногайской Ордой (женитьба Джан-Али на дочери ногайского мурзы Юсуфа Суюмбике) был заключен с ведома и под контролем великого князя, в феврале 1533 г. Василий III разрешил оставить в Казани все трофейные пушки и пищали, в январе 1534 г. казанское войско, куда входили и марийские отряды, участвовало в войне с Литвой на стороне России и «многие грады и села и власти литовские пленили и до Вильны», как полагает С.Х.Алишев, при Джан-Али Казань выплачивала Москве дань.

С другой стороны, правительство Ковгоршад и Булата, как считает М.Г.Худяков, борясь с иностранным засильем, сумело объединить казанцев вокруг своей государственности. После смерти Василия III в декабре 1533 г. ве­ликим князем стал его трехлетний сын Иван IV, фактически в Русском государстве наступил период боярского правления, когда борьба за власть между различными феодальными группировками значительно ослабила внешнеполитические позиции Москвы. Пользуясь этим, Казанское ханство стало выходить из-под российской опеки. Возобновились набеги: осенью 1534 г. «татаровя и черемиса» вторглись в окрестности Унжи и Галича; зимой 1534/35 гг. «казанские люди» совершили более грандиозный поход к Нижнему Новгороду, «пусты учиниша» его окрестности и «полону без числа много поимали».

Положение на восточных рубежах серьезно беспокоило Москву. В ходе дипломатических контактов с Литвой русское правительство так комментировало создавшуюся ситуацию: «... государь наш посадил на Казани Яналия царя, и он молодостию да учал не по тому быти, нестройно». По всей видимости, трагедия Джан-Али заключалась не столько в том, как считает А.Г.Бахтин, что «приняв сторону восточной партии, он оказался среди противников России, но в то же время не стал для них наиболее приемлемой фигурой», сколько в том, что молодой и неопытный хан постоянно находился перед мучительным выбором и не успел выработать своей твердой позиции по наиболее существенным политическим вопросам, а потому оказался между двух огней. Скорее всего, Джан-Али испытывал сильное влияние как от своего «воздержателя», русского советника, так и от местной знати. Ногайцы тоже пытались оказывать воздействие на казанского хана через его жену Суюмбике. Однако в донесении князя Даниила Губина, русского посла у ногайского мурзы Шийдя­ка, значится, что «Яналей царь ее не любит», и мурза Юсуф в ви­ду этого стремится порвать матримониальный союз с Казанским ханством. Очевидно, дело было не только в чувствах юного правителя, но и в том, что тот сторонился (очевидно, не без влияния со стороны «воздержателя») своего ногайского окружения.

В сентябре 1535 г. Джан-Али, его московский советник и приставленная к ним охрана из русских и, вероятно, касимовских воинов были перебиты приверженцами независимой Казани и сторонниками сближения с Крымом и Ногайской Ордой. Летописи свидетельствуют, что во главе переворота стояли Булат и Ковгоршад. Ханом вновь был провозглашен Сафа-Гирей. Летописец Марк Левкеинский сообщает, что «приложишася к нему многие языки неверных: татарове косымовские, мардва, черемиса, чювашеня, гогуленя и иные многие языки неверные». По мнению М.Г.Худякова и А.Г.Бахтина, казанское правительство и Сафа-Гирей создали коалицию. По всей видимости, имела место и консолидация поволжских народов вокруг Казани.

Оппозиционные казанские феодалы, которых насчитывалось около 500 человек, в октябре 1535 г. обратились к русскому правительству с просьбой содействовать свержению Сафа-Гирея и направить к ним на ханство Шах-Али. Реакция последовала незамедлительно: торопить заставляли тревожные известия из Галичского Заволжья, подвергшегося 8 октября 1535 г. страшному опустошению, которое безнаказанно учинили «татарове и черемиса». В течение ноября 1535 г. «князь великий Иван Васильевич всеа Руси и мати его великая княгиня Елена... з бояры» приняли решение отправить русские полки «воевати казанские улусы» и освобо­дить Шах-Али, сосланного в Белоозеро Василием III в декабре 1532 г. за то, что «учал ссылатися в Казань и во иные государс­тва без великого князя ведома».

В декабре 1535 г. на Суру прибыли рати из Мещеры во главе с воеводами Семеном Гундоровым и Василием Замыцким. Именно им было приказано – с целью демонстрации сил и в порядке карательных действий – разорить земли Казанского ханства. Однако здесь воеводы узнали о движении в сторону Нижнего Новгорода большого казанского войска и спешно отступили назад в Мещеру. Появление казанцев под Нижним Новгородом, «на Ельне» 24 декабря 1535 г. стало полной неожиданностью. В летописях сообщается, что «татарове пришед безвестно на Нижегородцкие места, нощи, на сонные люди... повоевав да и прочь пошли». Очевидно, это были всего лишь передовые отряды. Основные силы находились в «становище» под Лысковым. Отсюда в январе 1536 г. совершались нападения на города и селения близ Нижнего Новгорода: Балахну, Березополье, Гороховец; одновременно подверглись нападению Коряково (в бассейне реки Унжи), Жиленховская волость Вологодского уезда и т.д. Под Балахной казанские отряды встретили в основном лишь «черные люди», возглавленные боярином и воеводой И.В.Хабар-Симским; ра­нее непобедимый русский полководец потерпел здесь сокрушительное поражение и «утек на Болохну в мале силе». Однако не везде казанцы добивались таких успехов. Под Коряковым русские воеводы С.Д.Сабуров и И.С.Карпов «татар и черемису многих побили, а иных живых переимали», все пленники впоследствии были казнены в Москве. В конце января встретились основные силы казанцев и русские рати во главе с князем Ф.М.Мстиславским под Лысковым. Ночью под покровом темноты практически одновременно противостоявшие друг другу войска спешно отступили – согласно летописям, «казанские люди побежали, а воеводы собе дрогнули, воротилися».

Не исключено, что в ходе зимней военной кампании 1535/36 гг. казанские войска захватили брошенный на произвол судьбы Василь-город. В разрядной книге под 1536 г. (а это могло быть осенью-зимой 1535 г.) сохранилась запись о воеводстве в этой крепости князей А.В.Кашина и И.Ф.Стригина-Ряполовского; в дальнейшем вплоть до конца 1543 г. отсутствуют какие-либо указания на годование в ней русских воевод, хотя в то же время имеются воеводские росписи для других городов «казанской украины».

Летом 1536 г. казанцы совершили еще одно крупномасштабное вторжение. На этот раз были разорены костромские и галичские места. На реке Куси произошло ожесточенное сражение, которое завершилось разгромом русских войск и гибелью воевод Петра Пестрого-Засекина и Меньшика Полева.

Зимой 1536/37 гг. казанские войска, которые на этот раз возглавил сам 25-летний хан Сафа-Гирей, «а с ним Булат, князь старои казанскои, да Чюра Нарыков», напали на Муром и Нижний Новгород. Яростное сопротивление вооруженных пушками и пищалями защитников этих городов, приближение русских войск из Елатьмы, Мещеры и Владимира заставили Сафа-Гирея отступить. Казанцы по пути назад разорили мирные селения, «поимав полону безчислено».

Примерно в это же время казанские войска вновь вторглись в окрестности Галича и Костромы, «волости и села многие повоевали и полону много безчислено имали и галичские места пусты учиниша».

Зимой 1537/38 гг. возобновились нападения на русские города – Муром, Галич, Кострому, Вологду, а также на монастыри и села. Казанцы не встречали серьезного сопротивления, хотя в то же время защитники крупных городов-крепостей оборонялись вполне успешно, поэтому от казанских набегов преимущественно страдали неукрепленные и слабозащищенные поселения. Как правило, они уходили, забрав в полон «боярынь и дочерей боярских и житьих людей и жен младых и отроков».

Казанский летописец ярко и образно изобразил те бедствия, которые приносили вторжения казанских войск на русские земли. По его словам, «от казанцев и от поганыя черемиса» приходилось испытывать ужасов больше, чем от нашествия Батыя, поскольку тот «прошел, яко молниина стрела», а «казанцы же не так губяше Русь, всегда из земли Руския не исхождаше». Не жалеет он красок для изображения «свирепьства и суровства» иноземных захватчиков. Любой не раз содрогнется, прочитав эти строки: «Православ­нии же крестьяне по вся дни татары и черемисою в плен ведоми суть, а старым коим очи избодаху и уши, и уста, и нос обрезаше, и зубы искореневаху, и ланиты выломляше; овем же руце и нозе отсецаше, так пометаху по земли: тело валяшеся и после умираше. Иным же главы отсецающе, повешаху, а иных на колья носаждаху около града своего, и позоры деяху и смех... И сие же злее паче сих всех реченных, младенца незлобивая от пазух матерей своих и тех, погании кровопийцы, о камень ударя, и задавляху, и на копиях прободаще их поднимаху». Несомненно, казанские воины не отличались гуманным отношением к русскому населению, слова Казанского летописца вполне справедливы. В равной мере справедливы и его упреки в адрес правительства Русского государства, не сумевшего из-за боярской междоусобицы обеспечить надежную охрану восточных рубежей страны.

Тем не менее, русские дипломаты пытались скрывать от других европейских государств истинное положение дел на востоке. В течение 1536-1542 гг. в инструкциях послам, отправляемых в Литву, предписывалось говорить, что «государя нашего земля сошлася с Казанскою землею, мордва и черемиса; и черемиса с мордвою с рубежа промеж собя бранят и грабятся; великого князя мордва у них возмут, а черемиса у мордвы емлют, а больших войн не бывало, государь наш на казанские места воевод не посылывал, а казанцы на великого князя землю не прихаживали». Можно согласиться, что в результате военно-политического противостояния Москвы и Казани два родственных поволжско-финских народа – мордва и марийцы – стали враждебными друг к другу; между ними, вероятно, шла «малая война».

Однако на самом деле «большие войны» были, и проходили они на территории России, причем успешно для Казани, а не для Москвы. При этом на Западе (в частности, в том же Польско-Литовском государстве) все же знали о масштабах русско-казанского конфликта, причем со слов самого хана Сафа-Гирея. В своих письмах королю Сигизмунду I (Д.А.Мустафина датирует их апрелем 1538 – августом 1545 гг., а А.Г.Бахтин – ноябрем 1542 – декабрем 1545 гг.) казанский хан указал, что он «землю московского звоевал и спустошил сам своею головою: зо всим своим воиском был и замки есми иншии побрал, а иншии попалил, и со всем воиском своим был есми за Окою рекою далеко в земли неприятельскои». Из тех же писем становится известно о покорении Казанским ханством Нократской (Вятской) земли: «… и дань ми теперь с тое земли идет, которая земля есть Накратская, с тое земли предком нашим царем козанским дань хаживала».

Москва пыталась отгородиться от нападений казанских войск сетью крепостей. В 1534-1538 гг., в период регентства Елены Глинской, было выстроено заново либо «прибавлено» 10 крепостей: Пермь, Мещера, Буй, Любим, Темников, Устюг, Вологда, Владимир, Ярославль, Балахна. Однако, по мнению В.В.Каргалова, новые крепости не могли прочно защитить русское население от казанских вторжений в силу огромной протяженности границы, не позволявшей создать сплошную линию обороны. Данное обстоятельство усиливало потребность в военно-политической экспансии (правда, как это будет показано ниже, уже в 1542-1545 гг. оборона восточных рубежей Русского государства велась достаточно успешно).

Соответственно, правительство Елены Глинской 9 сентября 1537 г. приняло решение «послати воевод на весну в судех и в конной рати х Козани». Поход должны были возглавить князья Д.Ф.Бельский и И.Д.Пенков-Хомяк. Однако, оказавшись под двойным военно-дипломатическим давлением со стороны крымского хана Сахиб-Гирея и казанского Сафа-Гирея, русское правительство отменило казанский поход и вступило в мирные переговоры, которые длились вплоть до осени 1539 г., но безрезультативно.

Усиление боярской междоусобицы в Москве после смерти Елены Глинской в апреле 1538 г. было расценено правительством Сафа-Гирея как благоприятное условие для начала новых набегов. В Никоновской и Львовской летописях указано, что осенью 1539 г. «царь казанской, увидев за грех за нашь нестроение на Москве, и воевали казанцы в те годы по украйнам государя нашего, никым возбраняеми, и много хрестьянства погубиша, и грады пусты сотвориша».

Конечной целью походов Сафа-Гирея было установление вассальной (даннической) зависимости Русского государства от Казанского ханства. Причины участия марийских воинов в этих походах, скорее всего, сводятся к следующим моментам: 1) положение местной знати по отношению к хану в качестве служилых вассалов, а рядовых общинников – полуслужилого сословия; 2) особенности стадии развития общественных отношений («военная демократия»); 3) получение военной добычи, в том числе пленников для их продажи на невольничьих рынках; 4) стремление воспрепятствовать русской военно-политической экспансии и народно-монастырской колонизации; 5) психологические мотивы – месть, господство русофобских настроений вследствие состоявшихся ранее опустошительных походов русских войск и продолжающихся вооруженных столкновений на территории Русского государства.

Регулярное участие марийцев во вторжениях на русские земли несомненно. Можно согласиться с мнением А.Г.Бахтина, что под общим наименованием «казанцы» в русских источниках следует понимать не только татар, но и представителей других народов ханства и, в первую очередь, марийцев.

В сентябре 1539 г. крупный отряд князя Чуры Нарыкова напал на окрестности Галича и захватил Жиланский городок, возведение которого было начато лишь несколько месяцев тому назад. Вероятно, крепость еще не была достроена. В ноябре того же года войско во главе с Сафа-Гиреем пыталось вновь овладеть Муромом, но и на этот раз безуспешно.

В начале 1540 г. в районе Костромы появился 8-тысячный отряд Чуры Нарыкова, состоявший из татар, марийцев и чувашей, «и воевали многие костромские места и княж Ивановскую отчину Бельского у Пятницы Святой на Суходоле». Русская рать во главе с князьями А.И.Холмским и А.Б.Горбатым, прибывшая из Владимира, потерпела поражение, в ходе битвы с казанцами погибли «князь Борис Сисеев да Василей Федоров сын Кожин Замытцкой». Зимой того же года «приходили казанские татарове, воевали володимерские волости, полону взяли много».

Через некоторое время в том же 1540 г. «тотарови казаньския» снова подошли к Костроме. Однако на это раз русские войска (ими руководили Шах-Али и князь Ф.М.Мстиславский) были подготовлены к нападению казанцев несколько лучше. В битве «пониже Костромы у Пятницы святы на Плеси» русские потеряли четырех крупных военачальников и «иных детеи боярских много», однако смогли обратить противника в бегство и «побиша тотар много, а иныя по лесом розбегошася и от мраза изомроша, мало их осташася а полон великого князя отполониша весь».

В декабре 1540 г. Сафа-Гирей с большим 30-тысячным войском, куда помимо казанцев входили крымские и ногайские воины, осадил Муром. Защитники города делали вылазки, отстреливались из пушек и пищалей. Из Владимира и Мещеры на помощь им двинулись русские и касимовские полки. Разорив окрестности Мурома, владимирские волости, «Стародуб Ряполов и Пожарских князей отчину», Сафа-Гирей предпочел снять осаду и покинуть пределы России. Возможно, в это же время казанцы совершили нападение на Галичско-Костромское Заволжье, поскольку, согласно жалованной грамоте Троицко-Сергиеву монастырю от марта 1541 г., «казанские татарове» и «черемиса» разорили здесь села и деревни, принадлежавшие данному монастырю.

В мае 1541 г. в Москву прибыло казанское посольство из пяти человек во главе с Чабыкеем. Оно было тайно отправлено князем Булатом. Казанцы просили поддержать в военно-политическом отношении готовящийся против Сафа-Гирея переворот. Они утверждали, что «от царя ныне казанским людем велми тяжко, у многих князей ясаки поотъимал да крымцом подавал, а земским людем великаа продажа: копит казну да в Крым посылает». К этому же времени, по всей видимости, относится сообщение ногайских мурз Юсуфа и его детей Юнуса и Али в адрес Ивану IV, что Сафа-Гирей «пришел был с немногими людьми, и год другой спустя крымских голодных и нагих привел. Да над казанскими людьми учал насилство делати. У ково отца не стало, и он отцова доходу не давал. А у ково брата болшова не станет, и он тово доходу меньшему брату не давал. А и с тобою долго завоевался жил. И тех его дел казанские люди и князи не могли терпети...». Очевидно, правительство князя Булата и царевны Ковгоршад было против восстановления московского протектората, помощь со стороны России была для них необходима, чтобы ликвидировать политический дисбаланс в стране, установившийся в пользу крымской группировки, которая сплотилась вокруг Сафа-Гирея, чтобы сбросить иностранный гнет и самим управлять страной.

Русское правительство немедленно отреагировало на предложение казанцев подготовкой крупного похода. «Казанского дела для» были собраны к 5 июня во Владимире и в Муроме судовые рати во главе с князем И.В.Шуйским, а также конные полки под руководством князя И.А.Булгакова-Куракина. В походе должны были участвовать «воевод и многих людей дворовых и городовых 17 городов». Однако к Казани русские рати отправлены не были: на Москву надвигалось огромное войско крымского хана Сахиб-Гирея, поэтому пришлось отвлечь значительные силы, включая и тех, кто находился во Владимире и Муроме, для отпора могущественному союзнику и дяде Сафа-Гирея. Сахиб-Гирей был разбит, «и бысть тогда радость на Москве велия; и государь бояр, и воевод пожаловал великим своим жалованьем, шубами, и кубки».

(продолжение)